Жизнь – это бесконечное содержание, вложенное в конечную форму.
— Ерузалем!, — выкрикивает он и улыбается счастливо, как ребенок.
— Что? – она удивленно оборачивается, пытаясь понять, о чем он говорит.
— Ерузалееем… — повторяет он, и внимательно смотрит своими теплыми азиатскими глазами.
— Не понимаю… Что это? – она растеряна его настойчивостью и наивной убежденностью в верности посыла.
— Е-ру-за-лем! Ерузалем! – он отчетливо произносит слоги и немного подпрыгивает в такт, как будто от этого смысл его вербальных иероглифов станет доступнее.
— Ничего не понимаю… Переведите, пожалуйста, о чем он говорит – просит она с недоумением гида-переводчика.
Переводчик поспешно что-то говорит мальчишке, от чего тот сразу ретируется, как ошпаренный.
— Простите, мадам, его неучтивость, он даже английского не знает, — растерянно тараторит гид, — Подрабатывает здесь недавно, сирота, не так много видел приезжих, вот и разволновался. Вы проходите, располагайтесь, я всегда к Вашим услугам.
Она с удовольствием погружается в прохладную пустоту кондиционированного бунгало, раскидывает руки в полусекундном свободном парении на кровать. Наконец-то. На месте. И, едва коснувшись свежей постели, проваливается в сон.
— Нет. Нет, мы заказывали поездку на завтра. Сегодня у нас другие планы. Как нет транспорта? Ну, найдите что-то другое… Послушайте. Я. Плачу. Вам. За Вашу. Работу! И хочу видеть ее результаты своевременно и в полном объеме!!!
Раздраженный голос мужа разрывал пелену сна на неровные лоскуты, которые плавно развевались на волнах кондиционированного воздуха. Сквозь смазанные события последних дней начинала обретать очертания новая реальность. На месте. Наконец-то. Это многодневное путешествие, бесконечные пересадки, перелеты, переезды… Шанхай, Гонконг, Сингапур…Переговоры, рауты, казино, фабрики… Бизнес мужа был тесно связан с Азией, именно поэтому он решил организовать эту поездку – в поисках новых мест, новых контактов, новых идей. Сейчас она меньше всего хотела думать о делах. Отдых. Сон. Покой. Без них продолжать существование не имело смысла.
Но сначала поесть. Причем, никаких больше змей, тараканов и пауков – хлебосольные партнеры мужа вволю напичкали их этими азиатскими «лакомствами», от которых у нее проявлялся рвотный рефлекс. Яйцо, хлеб и кофе с молоком. Это спасет мир. И ее заодно.
Она откинула москитную сетку, встала, надела легкое платье, — за время путешествия подобных у нее успело накопиться полчемодана, и вошла в душ. Прямо в платье. На улице было так жарко, что находиться без освежающей влажной ткани на теле было невозможно. Выйдя из душа, поймала недоуменный взгляд мужа, все еще спорящего по телефону. По-матерински поцеловав его в остатки растительности на макушке, она подумала, что могла бы запросто укачивать его на ночь или же кормить из бутылочки… Эта мысль была теплой и ароматной, как стакан парного молока. Усыновить мужа…в сложившейся ситуации это была даже вполне здравая идея, иначе ее нерастраченный материнский потенциал грозил сорваться волной любви к какому-нибудь больному щенку или уличному калеке.
Собственно, для нее эта поездка была отчасти бегством от бездетного комфорта, — уже много лет они с мужем имели все, о чем можно только мечтать – дом в столице, машины, коллекционировали произведения искусства, были вхожи в лучшие компании так называемого «высшего света». И все эти годы отчаянно пытались завести детей. Хотя бы, одного. Но – ничего. Согласно заверениям врачей, оба они были здоровы и совместимы, и даже возраст не был помехой к зачатию. И – ничего. Она не хотела пользоваться новомодными искусственными способами оплодотворения, решила оставить этот вопрос на волю судьбы и принять ее ответ таким, каков он будет. Но в глубине души надеялась на «да». У мужа уже было двое детей от первого брака, поэтому его этот вопрос не волновал так сильно. А она все искала и искала способы себе помочь. Ходила в церковь, к нетрадиционным врачевателям, ездила во все самые известные «места силы», молилась всем известным ей богам. И в этих путешествиях по миру она истово надеялась найти просветление и успокоение, найти чудо, которое помогло бы ей принять неверную реальность… или получить то, о чем так давно мечтала.
Выйдя на улицу, она первым делом подставила лицо палящим полуденным лучам, и, улыбнувшись грузно прожужжавшему мимо жуку, направилась в ресторан. Буквально расстелившийся по оранжевой от обилия глины земле менеджер сопроводил ее к столику, грохнул на стол три разных меню, что-то учтиво пробормотал и, также подобострастно пятясь, удалился. Маленькая, юркая, как зверек, официантка, возникла из ниоткуда и так и застыла, глядя во все глаза на большую белую леди. Пока леди выбирала еду, девушка стояла, как статуя, ловя внимательными глазами каждое движение гостьи. Тело юной азиатки, натянутое, как тетива, казалось, хотело впрыгнуть в книгу меню, чтобы непосредственно наблюдать за тем, как эти голубые, как солнечное небо, глаза, касаются взглядом букв. Эта высокая, стройная мадам с золотистыми длинными волосами казалась явившейся прямо из бабушкиных рассказов о древней богине счастья, которой вот уже много веков ее народ преподносил цветы, фрукты и ароматические палочки и просил о хорошем урожае, здоровье близких и спокойной жизни. А вдруг, она, наконец-то, спустилась к ним? И теперь прекратится эта бесконечная засуха, испортившая весь последний урожай; и поправится ее дедушка, уже несколько лун не встающий с циновки; а, может, и ей самой удастся пойти учиться и наконец-то исполнить давнюю мечту ее родителей…ну, или удачно выйти замуж – ведь ей уже 16, а время летит очень быстро. Не успеешь оглянуться – и тебе уже 25!
— Эй! Эээй!, — донеслось до нее сквозь пелену мыслей. Она поймала не себе небесно-голубой взгляд, ухватила призывное движение тонкой белой руки. С ног до головы обдало горячей волной, затем холодным потом – леди уже давно зовет ее! Ужас! Все пропало!!!
Девушка со всех ног бросилась к столику, на ходу бормоча извинения и кланяясь.
«Странно, она, вроде бы, не отрываясь, следила за мной, даже неловко как-то было, а, оказалось, куда-то вглубь себя смотрела…» — думала та, которую заочно нарекли богиней счастья, попутно успокаивая разволновавшуюся официантку.
Заказав свой привычный набор – кофе, вареные яйца и багет с маслом (европейский хлеб! как она по нему скучала!), леди-мадам-богиня со вполне земным наслаждением и несветскими манерами, принялась уплетать его, попутно причмокивая и даже облизывая пальцы.
Муж никогда не завтракал – привычка еще с офисных времен – утренняя чашка кофе, затем обед и поздний ужин. Поэтому ей часто приходилось проводить это время в одиночестве. Когда она работала, можно было соблазнить коллег отлучиться на полчаса в ближайшую кофейню, а с момента, как перешла в ипостась домохозяйки и свободного художника, соблазнять стало некого… Ну да оно и к лучшему, все эти искусственно выдуманные офисные коммуникации, казалось, и были призваны, чтобы разъедать время. Покурил, попил кофе, сделал пару важных звонков, отправил пару действительно важных писем, а в остальное время занимаешься ИБД (имитацией бурной деятельности). Крысиные бега, не иначе. Хотя, кому-то это нравится, держит в тонусе, создает иллюзию не зря прожитого времени. И даже реальность, если человек на своем месте и получает действительное удовольствие от работы. Она своего места в офисных структурах так и не обрела. Значит, так тому и быть…Ей нравится то, кем она стала и то, куда она идет. Она интуитивно чувствовала (или заставила себя чувствовать), что сделала все верные шаги на своем пути. И по-детски наивно от безысходности верила, что они приведут ее к полной гармонии и покою.
— Ерузалем!, — ее предполагаемая гармония рассеялась, и на ее месте появились все те же карие любопытные глаза. Они улыбались из-за бамбуковой ширмы, и очень напоминали блуждающую улыбку Чеширского кота. – Е-ру-за-лем! – не успела она открыть рот, как звук, вместе с объектом, его издававшим, растворились в воздухе. Прямо-таки Булгаков какой-то…азиатский.
Что это за Ерузалем такой таинственный? Может быть, какое-то местное заклинание? Или приветствие? Или вообще набор звуков? Еруз Алем? Еру За Лем? Может, божество какое-то?
— Оо, вот ты где…За завтраком, как обычно, одинока и прекрасна!, — бодрый голос мужа вывел ее из мечтательного оцепенения.
— Да… Как Пенелопа, ждущая за кофе своего Одиссея. Но он постоянно в делах…
— Да и твои дела не стоят на месте, смотри, покрывало почти соткано, придется выполнять обещанное!
— Придется подождать… когда готово будет…(шепотом) но будет ли…
— Коварство женское во благо обратив, она хранит и честь свою, и мужу верность! Ладно, Пенелопа, молю, возвращайся ты в себя и ко мне. Нас ждут великие дела! Все готово, завтра по плану…
Голос мужа, такой уверенный и убаюкивающий, все звучал и звучал, наполняя ее покоем и гармонией. Она очень любила эту их иронично-творческую манеру общения – в этом была и страстность, и интеллектуальный диспут, и разговор о значимом. Темы постоянно менялись – каждый из них, она подозревала, заранее готовился к подобным «спонтанностям». Она, например, периодически восстанавливала свои знания истории, перечитывала классическую литературу, искала интересные факты и гипотезы в различных областях. Возможно, за это она и полюбила этого немолодого уже и не столь привлекательного мужчину далеко за 40. За эту харизматичную особенность словесной выразительности, за ту энергию, которую он обрушивал на другого одним своим появлением. Он одновременно питал и поглощал собеседника, всегда, как будто, находясь на грани чрезмерности, но никогда ее не переходя. Возможно, в этом и есть главное преимущество зрелых мужчин – они знают, как достигать высокого градуса, не нарушая границ. Это проявляется во всем – в общении, в поступках, в сексе, даже в чувствах.
— Дорогая, дорогаааяяя! Ты где? Я спрашиваю, что ты думаешь о том, чтобы бросить все, взять яхту и удрать вдвоем куда-нибудь на отдаленные острова? Как только закончим все дела здесь.
— А? Да, да, конечно, милый. С удовольствием! Ты же знаешь, я только «за» убежать подальше от людей…
Возможно, ей иногда и не хватало той юношеской беспечности и расторможенности, которая была. Когда-то. Но не сейчас. Слишком хорошо она помнит и о тех ранах, которые ей нанесла эта стихийная природа чувственности. И тот первый и единственный аборт, когда она хотела убить и себя, только чтобы забыть весь этот позор и черную пустоту после. Ее родители были категорически против ребенка, хотя ей уже исполнилось 18, и ее парень готов был жениться. Но. Ее карьера, эти мифические золотые пьедесталы, которыми с ее рождения грезила мать, и о чем так мечтал отец. Так не вовремя и так трагично для нее сошлись мнения родителей, которые всегда были диаметрально противоположны. Ей иногда казалось, что их отношения держались лишь на этой сверхидее – сделать из дочери знаменитость, и почему-то она тогда думала, что тоже этого очень хочет. Как глупо… Талантливая, как говорили, балерина, ей прочили лучшие сцены мира, лучших партнеров и самые высокие гонорары. Она с детства была в жестком стремени профессионального балета. По сути, никакого детства-то и не было – была жесткая борьба по пути наверх под предводительством матери и контролем отца, вывернутые ноги, порванные связки, часто неадекватные преподаватели, стервозные сокурсницы и, как ни странно, не самое худшее во всем этом зоопарке – гееподобные партнеры. Они понимали ее и сочувствовали ей намного искреннее, чем другие. Это было даже похоже на дружбу в этом бесконечном одиночестве в толпе. Возможно, поэтому своей первой любовью она выбрала женственного и трепетного мальчика, скрипача-виртуоза, с которым познакомилась на одном из выступлений. Он дарил цветы, читал стихи, был бесконечно нежен и внимателен. Ей даже стало казаться, что она не одинока, и что у нее есть какое-то право на свою жизнь и свои решения. И она решила, решила, что выбрала его быть ее единственным, родить ему детей и быть счастливой, в первый раз в жизни и навсегда. И поплатилась. Больше она так не решала. Никогда. Она перестала быть наивной и верить в чудеса в 16.48 в кабинете «проверенного и очень надежного врача». Когда она вышла оттуда, то поняла, что умерла. Умерла для всех. Ей, конечно, очень хотелось перестать существовать и физически, но она себе этого не позволила – сказалась воля, закаленная в балетном училище. Она просто вышла из этого кабинета и ушла. Ушла навсегда. Она больше не вернулась в балет, не вернулась к родителям, ни к своему несостоявшемуся мужу. Он, кстати, был настолько запуган, что даже не совершал попыток узнать, как у нее дела. Только раз прислал ей черную орхидею и несколько непонятных строк «Любовь на погребальном костре мучительна и чиста…». Бумажку она порвала, а орхидею до сих пор хранит меж страниц «Поющих в терновнике». На память о своей смерти. Родители ее потом весьма быстро развелись, и теперь живут каждый в своем безумии – отец бесконечно путешествует, женился на какой-то азиатке, и кто знает, где его носит сейчас. Мать занимается продвижением начинающих танцевальных коллективов, что-то наподобие продюсера. Теперь у нее много подопечных, хоть кто-то да не подведет и прославится. А скрипач-виртуоз недавно повесился…Печально, но его ранимая душа не выдержала очередного позора…Он был лишен первой премии на Международном конкурсе скрипачей им. Паганини за то, что отказался участвовать в заключительном концерте. Кто знает, что ему взбрело в голову на этот раз…Возможно, снова наркотики. После той истории он сидел то на кокаине, то баловался чем пожестче. И при этом оставался гением. По-прежнему побеждал в конкурсах, но выглядел все хуже и хуже, вел себя все менее адекватно. Да, она следила за ним…не отпускала, как не могут навсегда отпустить кого-то, бывшего очень важным в твоей жизни, и оставшегося родным навсегда. Это такая противоречивая женская черта – влюбиться, расстаться, а потом всю жизнь считать этого (или этих) человека «своим». Такова уж сущность женщины – если однажды она кого-то действительно впускает в свое сердце, так или иначе он остается там навсегда. Каким бы ни был. Глупо, мучительно и факт. Бывший недомуж повесился через неделю после ее свадьбы. Она не хотела думать, что это как-то связанные события, и так ее излишний аналитизм иногда приносил совершенно ненужные результаты. Но чувствовала…
Так, стоп! Эта исповедь и так слишком затянулась. Все в прошлом, уже больше 15 лет прошло… А так ясно, как сейчас. И каждый раз больно. На счет три закрыла сундук с тайнами, ключ мысленно выкинула в реку.
Этот способ визуализации очень помогал ей в борьбе с ненужными мыслями и чувствами. Она представляла себе, как складывает все, что роилось внутри в тот или иной момент времени, в сундук и закрывает его на огромный замок. Так и сейчас. Все, бросай, бросай ключ!!! Хорошо. Тишина.
Она поймала себя на том, что все так же сидит за столиком с чашкой остывшего кофе, рядом муж, который снова разговаривает по телефону. Интересно, он заметил, что она все это время совсем его не слушала? О чем он там говорил ей? Экскурсия, затем деловая встреча, одеться, быть шикарной, обаятельной и незаметной. В общем, как обычно. Что ж, пора готовиться.
Дни летели незаметно – от природы погруженная в себя, она с детства придумала множество масок, надевая которые, ей удавалось быть среди других и при этом оставаться где-то глубоко внутри себя. Улыбаясь, ведя высокосветские беседы, элегантно предоставляя свою внешность и ум в помощь делам мужа (получается, и своим тоже), она чувствовала себя, как на сцене – взмах руки, батман, обтанцуешь сцену, финальный поклон, цветы… Иногда вспоминала все эти бесконечные занятия с легкой ностальгией. Помнится, Анжела Варламовна ей все время твердила: «У тебя ноги, как колготки на ветру развеваются! Марш за станок!». И она шла и работала, работала… Так что делать, «что должно и как следует», она умела, как никто.
Время разделилось на три части: подготовка к выходу, выход в свет, отдых после выхода. И каждый раз нужно было быть свежей, заинтересованной, приветливой… В один из дней она настолько устала, что уснула прямо в саду на шезлонге. И снился ей сад… Прекрасный сад неземной обители, полный свежих сочных персиков, доступных лишь небожителям. Она бежала по нему, касаясь прекрасных цветов, срывала ароматные плоды и ела их на ходу… Прохладный ветер обвевал ее лицо, ласковое солнце нежно касалось лица, а утренняя роса охлаждала разгоряченные ступни. Это было чудесно!
Неожиданно все ее существо пронзила резкая боль…даже не боль – взрыв, коснувшийся каждого нейрона ее тела. Это было настолько нестерпимо, что сознание полностью оставило ее, погрузив в полную темноту.
Очнулась она от яркого неестественного света, заливавшего все вокруг. Расфокусированным взглядом не сразу распознала в темном пятне, склонившемся над ней, встревоженное лицо мужа. Силой воли вернув себе способность мыслить, а, затем, и говорить, попросила воды. Пока она пила, дрожащим от чувств голосом муж говорил, что любит ее больше всего на свете, и, если она хочет, они уедут отсюда, и что не нужна ему эта работа без нее, и все будет так, как она хочет и еще что-то…
— … что случилось? – ее голос звучал глухо, как будто из-под воды.
— …и пожалуйста, пожалуйста, никогда не оставляй меня, я без тебя не смогу!…что? что ты сказала?
— Что произошло, милый? Почему такой переполох?
— Ааа…эээ…видишь ли…все эти проклятые тропики… ты уснула в саду…
— Ну да, я помню, я легла в шезлонг и отключилась, была настолько уставшей, что мне было все равно, где спать…
— Это все я виноват, все эти дела, совсем тебя измотали! … Понимаешь… дело в том, что это был не совсем шезлонг… вернее, почти шезлонг, но совсем не для сна… Это старое кресло использовалось как подсобное в местном хозяйстве. Упав в него, ты, видимо, опрокинула корзину с какими-то, то ли бананами, то ли отходами.
— А…да, я помню, что споткнулась обо что-то, но несильно….
— Ну так вот. А хозяин нашего отеля – большой любитель…эммм… пауков. К сожалению, не в гастрономическом смысле.
К мужу возвращалась ирония, это настраивало на позитивный лад.
— Тааак… — протянула она, ясно ощутив противный холод на шее.
— И, представь себе, один из его любимых экземпляров сбежал?! Любимых!!! Пауков!!! Да я чуть не убил этого арахнофила!
— Иии…
— Эта тварь – какой-то там бразильский странствующий паук… странствующий! Нет, это просто поразительно – любимый паук, да еще и путешественник!
— Милый, пожалуйста, а то я умру от любопытства.
— Не смей! Так! Шутить! Уже попробовала, хватит… Ты не представляешь, что… Хм, ладно. Так вот этот странник-большой любитель сидеть в корзинах с бананами и прочим хламом. И, видимо, когда ты споткнулась, то задела корзину их величества. Они рассердились и ужалили тебя самым подлым образом! Ффух… вот, собственно, что произошло. Мне сообщили, когда я провожал тех надоедливых китайцев, ну, ты помнишь… Этот бесконечно занудный Цунь Гун…
— Да… угу… эммм…
У нее не было слов, поскольку сказанное с трудом укладывалось в голове. Такое произошло с ней? Прямо-таки «Надю утащил паук», не иначе… Это надо будет осмыслить отдельным часом, наедине с собой.
— А он очень ядовитый?
— Кто? Цунь Гун?
— Ха-ха) Ну уж от яда твоего китайца я бы не впала в беспамятство, только если в бешенство… Паук, конечно!
— Весьма. Еще бы немного и … Ну, главное, что все обошлось, милая… Как же я счастлив!
— А как вы меня обнаружили?
— Эмм, понимаешь, тот мальчишка…Ну, который постоянно крутится возле тебя…
— А, еруз алем…
— Что?
— Да так, ничего… Ну, я слушаю…
— …он как раз там рядом околачивался – и увидел этот арахна. Паука накрыл корзиной, и позвал на помощь. Хорошо, хозяин был на месте и у него оказалось противоядие – увлекаясь такими тварями всегда надо быть начеку… В общем, так ты оказалась здесь.
Вот тебе и Ерузалем. Точно какой-нибудь древний бог.
Она глубоко вдохнула, задержала дыхание до горящих точек перед глазами… и медленно, с наслаждением, выдохнула.
Так. Так могло бы больше никогда не случиться…Вместо ярких точек – вечная мгла. Ни вдоха, не выдоха. Вакуум. Пустота. Так бывало в ее кошмарах – с разными сюжетами, они заканчивались одним – она не может больше дышать. Ни вдоха, ни выдоха…Спазмы легких становились все меньше и меньше, пока не смолкали в обреченной обездвиженности. Она называла это состояние «Переход из Никто в Ничто», путь в никуда. Мать рассказывала, что у нее были осложнения при родах – пуповина обмоталась вокруг шеи, возникла кислородная недостаточность. Какое-то время врачи опасались за жизнь малышки – она долго не дышала. Но все обошлось, разрешившись жизнеутверждающим младенческим криком – наверное, самым мощным и искренним из тех, которые может издавать человек. Потому что он есть сама жизнь, сама энергия души и тела, только что явившихся на свет. Его не сковывают телесные зажимы, не удерживают бессознательные блокаторы, не перекрывают нормы и правила. Это источник, берущий начало в самой основе человеческого существа, несущий в себе то, ради чего человек пришел в этот мир – жить.
Таким же отчаянным и захлебывающимся вдохом наяву заканчивались ее кошмары. Она просыпалась. Она выбирала жизнь.
А теперь жизнь выбрала ее, вот так вот случайно, вырвав из лап зловредного паука. Прямо сказка какая-то получается. С таким вот неприглядным случайным героем – азиатским вертлявым мальчишкой. «Пенх Тогн, повелитель арахнов, спасает от смерти белую богиню Ерузалем».
Бред. Похоже, у нее лихорадка и бред, вызванные шоком от произошедшего. А, может быть, это все яд этого странствующего паука. Нужно закрыть глаза и поспать. Как там говорила Скарлетт О’Хара — «Я подумаю об этом завтра»…
И она мгновенно провалилась в целебный, глубокий сон без сновидений…
Эпилог
После этого случая, они с мужем уехали из злополучного места. Она уговорила его продать часть бизнеса, вложить деньги в недвижимость и остаток положить на счет под проценты. Они купили дом на побережье Бискайского залива и переехали туда. Случай в Азии полярно перевернул мироощущение и самоосознавание нашей героини. Она ощутила быстротечность жизни, начала остро чувствовать время и его наполненность, перестала следовать навязываемым идеалам и ценностям, обрела осознанность и гармонию.
Их отношения с мужем перешли на новый, «ультразвуковой», уровень. Они наконец-то полностью раскрылись друг другу. Ушла большая часть сарказма и иронии, их заменили искренние чувства, которые они больше не стеснялись выражать. Как будто ее открывшаяся гиперчувствительность ко всему передалась и мужу.
Она наконец-то помирилась с матерью. В бесконечных постстрессовых рефлексиях родилось четкое отделение себя от матери и объективное понимание ситуации. Она простила ее за то, за что давно хотела простить, и приняла ее такой, какая та была на самом деле – ведь ничего уже было не изменить. Это был мощнейший катарсис, очищение от многолетней боли и обиды, и присоединение к истокам на новом уровне – осознания истинных ценностей, восстановление корней, обретение основ. Нет, она не вернулась к прежним отношениям, она расставила свои границы и твердо отслеживала, чтобы они не нарушались. Она чувствовала себя свободной и при этом присоединенной.
Об отце она долго не могла найти никакой информации. Зацепки вспыхивали то тут, то там, но ничего конкретного не было. Пока как-то однажды она не получила от него письмо (пришедшее почему-то в один из офисов мужа). Он сообщал, что жив и счастлив в этой новой своей тропической жизни. У него две жены, четверо детей и свое хозяйство. Приглашал в гости на какие-то там тихоокеанские острова. Она ответила, что искренне рада за него, и желает ему еще жен и детей, раз у него так хорошо это получается. Ну и, конечно, успешного фермерства. Обещала приехать, как только будет возможность.
А ее спаситель, этот смешной островитянин Ерузалем… Конечно, она не забыла про него и щедро отблагодарила за свое спасение – и на словах, и на деле. Кстати, зовут его Перикл. Она оплатила его подготовку и обучение в университете, а также купила ему дом, где он мог бы создать семью, которой был лишен с детства. Они до сих пор переписываются (он все-таки выучил английский), обмениваются новостями. Не так давно Перикл женился…на той маленькой задумчивой официантке из ресторана. Их так сблизила эта история, что они начали встречаться. Потом она забеременела. Конечно, случись это раньше, ее родители ни за что бы не дали согласие на их брак – нищий сирота был совсем не пара их дочери. Но теперь он стал состоятельным молодым человеком, к тому же, организовал свой бизнес – агентство экскурсий и экстремальных путешествий. Сейчас они ждут второго ребенка и очень счастливы.
Кстати, она все-таки спросила его, что же значило это его загадочное слово «Ерузалем»… Оказалось, он подсмотрел в какой-то телепередаче про место, которое творит чудеса для белых людей. Это был Иерусалим. И, увидев ее, такую белую, высокую, красивую, решил, что она – богиня того места и обязательно сотворит для него чудо. Кстати, он до сих пор в этом уверен, потому что все самое прекрасное в его жизни случилось именно благодаря ей.
Что ж… она не стала его переубеждать – всегда приятно почувствовать себя неземным созданием. Возможно, благодаря этой его наивной вере, она ощутила в себе иррациональную убежденность в том, что ей нужно съездить в Иерусалим, чтобы попросить о самом главном… И она поехала туда одна, и молча стояла у Стены плача. Нет, она не плакала, не молилась и не просила ни о чем. Она просто наполнялась и чувствовала, питалась и успокаивалась. Вернулась домой она уже совершенно иной – умиротворенной и уверенной. Она завершила свой путь страхов и ошибок, сомнений и сопротивлений. И была готова идти дальше. Сама, и при этом не одна…
26.09.12 Сием Рип — Сиануквилль
